Проехали Оренбург тчк

Живя в Оренбурге, живёшь в центре мира.

Впрочем, где бы ты ни жил, тебе кажется, что мир окружает камешек тебя, как круги на воде.

Выйти за свои пределы трудно, если вообще возможно.

Но иногда пребывание в центре наскучивает, и хочется взглянуть на него со стороны. Наш город скоро триста лет как стоит на границе Европы и Азии, а на диагонали материка лежат Петербург, Оренбург, Казахстан и Китай. Беллетристика двигалась по этой диагонали, отмечая взглядом и нас. От нашего города зачастую бралось только название, прочитывающееся как символ переходного модуля между Европой и Азией,

Пройду и я по диагонали литературы, отмечая взглядом образы Оренбурга.

Самый известный текст, включивший в себя родные наши восемь букв, — без сомнения, «Золотой телёнок» И.Ильфа и Е.Петрова.

Наконец, Лавуазьян не сдержался и отправил телеграфное сообщение:

«Проехали Оренбург тчк трубы паровоза валит дым тчк настроение бодрое зпт делегатских вагонах разговоры только восточной магистрали тчк молнируйте инструкции аральское море лавуазьян».

Тайна вскоре раскрылась, и на следующей же станции у телеграфного окошечка образовалась очередь. Все послали краткие сообщения о бодром настроении и о трубе паровоза, из коей валит дым.

Для иностранцев широкое поле деятельности открылось тотчас за Оренбургом, когда они увидели первого верблюда, первую юрту и первого казаха в остроконечной меховой шапке и с кнутом в руке. На полустанке, где поезд случайно задержался, по меньшей мере двадцать фотоаппаратов нацелились на верблюжью морду. Началась экзотика, корабли пустыни, вольнолюбивые сыны степей и прочее романтическое тягло.

Уже в этом сюжете Оренбург – не собственно город, не место обитания людей, а проеханная веха на пути (не «через», а «мимо»), километровый столбик, вывеска на здании вокзала. О нём пишут потому, что журналистам не о чем писать, а хочется и надо.

В те же годы и так же — через название нашего города, но мимо него самого — путешествуют на самолёте американские инженеры в романе Б.Ясенского «Человек меняет кожу». Они нанялись на строительство водного канала в Советской Туркмении, а самолётная трасса в Ташкент идёт пока короткими дужками по областным городам. Подлетая со стороны Самары, инженер Кларк увидит город в иллюминатор, но описание будет малоконкретным, и кроме того (словно назло нам!) он закроет глаза, мучимый тошнотой.

Зелёная кожа земли на дне белых колодцев колола глаза своей неестественной яркостью. Кларк увидел внизу узенькую змейку реки, притаившуюся между кочками деревьев.

Несколько минут спустя сплошная масса облаков внезапно оборвалась и огромной белой льдиной уплыла назад. Некоторое время самолёт летел над однообразной зелёной равниной. Постепенно он стал снижаться. Кларк почувствовал, что желудок подступает к горлу. Его начало мутить.

Он увидел под собой город, аккуратно расположенный, как пасьянс на вращающемся столике. У Кларка закружилась голова. Он решил больше не смотреть и открыл глаза только тогда, когда самолёт коснулся земли.

Оренбуржцу понятно, хоть и несколько обидно, что в обоих романах мир, достойный изображения, начинается сразу за нашим городом.

За Оренбургом начиналась Азия. Кларку, как он внимательно ни всматривался, не удалось заметить никакой чёткой границы, никакого пограничного столба, отделяющего друг от друга две страны света. Бесконечная равнина, начавшаяся задолго до Оренбурга, становилась всё более жёлтой и однообразной. Она походила теперь на необъятный стол, покрытый рыжей клеёнкой. Разбросанные на нём редкими кучками чёрные караваи юрт и первые верблюды, похожие на русские чайники, прохаживающиеся по столу на четырёх тонких ножках, величественно потрясая крышкой горба, убедили Кларка, что Европа осталась позади.

И опять Оренбург – точка раздела между двумя мирами, не интересная в качестве российско-европейского города, но и недостаточно азиатская, чтобы начать описание. Вот как только проедем, тогда начнётся…

А если  взглянуть на Оренбург с другой стороны? Из Азии?

Роман «Похождения Хаджи-Бабы из Исфагана» был написан в 1824 году Джеймсом Мориером, потомственным английским дипломатом и знатоком Востока. Его герой, плут и пройдоха, исфаганский брадобрей Хаджи-Баба напоминает своего севильского коллегу Фигаро, а заодно Ходжу/Моллу Насреддина, Жиль Блаза и многих персонажей плутовских романов. И там звучит название нашего города – как символ дальней северной точки, рубежа непостижимой и экзотической России:

Вырвавшись от туркменов, Осман-ага пешком добрался до Мешхеда, где, по счастью, нашёл своего зятя, который одолжил его небольшим капиталом. С этим пособием он опять начал торговать. Счастье поблагоприятствовало ему в Мешхеде и Самарканде. Он съездил даже в Оренбург, где закупил значительное количество русских товаров, которые выгодно продал в Бухаре, и года через три сделался богаче прежнего. Навьючив цепь лошаков бухарскими изделиями и купив в Мешхеде кашимирских и персидских тканей, он вёз их в Стамбул, с тем, чтоб продать там всю партию и с чистыми деньгами возвратиться на родину, в Багдад – Дом спасения.

Точно так же, из азиатского далека, видится наш рубеж героям айтматовской «Плахи»:

Рассказывал еще Петруха, что, по слухам, километрах в двухстах от этих мест начинается пустыня Моюнкум, а там, дескать, сайгаков этих, антилоп степных, видимо-невидимо и что вроде хорошие люди, у которых добрые служебные «газики», наезжают на охоту чуть ли не из самого Оренбурга. И приезжают-то как — закуска живая бегает, а выпивон, какой хошь, с собой привозят. Да, царская охота! Но и опасность вроде немалая, бывали случаи, что машина выходила из строя, а охотники погибали от жажды, заплутавшись в степи. А зимой, случалось, и буран застигал степной. Потом находили, мол, только косточки. А один охотничек даже умом тронулся — его потом на вертолете искали. Вертолет за ним летит, хочет его спасти, а он от вертолета бежит, прячется. Долго за ним гонялись, а когда поймали, он уж разговаривать разучился. А жена, говорят, тем временем за другого успела выскочить!

Никто не слыхал такого про нашего земляка? Нет? Ну, значит, придумано…

Собственно, так же придуман, условен образ Оренбурга у Ч.Айтматова и в повести «Белое облачко Чингисхана», выделившейся из величественного «Буранного полустанка» в отдельный текст. Между прочим: те, кто не читал повесть после романа, так и не знают дальнейшей судьбы учителя Абуталипа, арестованного за дневник с воспоминаниями о войне (бежав из фашистского концлагеря, он сражался в югославском партизанском отряде, а Советский Союз с Югославией вскоре поссорился). Арестант Куттыбаев в этой повести погибнет на нашем вокзале, бросившись под колёса паровоза.

А город сам (кстати, почему-то его в 1953 году персонажи «Облачка» постоянно называют Оренбургом вместо Чкалова) – опять условен. Американец, видите ли, глаза закрыл вместо того, чтобы смотреть и запоминать для нас, а казахи тоже ничего не увидят:

Всю дорогу шел снег, мела, крутила пурга. На одной из станций перед Оренбургом поезд задержался на целый час — расчищали пути от сугробов… Слышались голоса, люди работали, проклиная погоду и все на свете. Потом поезд снова двинулся и шел, окутанный метельными вихрями. В Оренбург въезжали долго, придорожные деревья смутно высились черными, безмолвными корявыми стволами, как сушняк на брошенном кладбище. Самого города практически не было видно.

Придорожные деревья? У железнодорожных путей? В Чкалове, где растительности было много меньше, чем ныне? Не верится. Но слышу голоса – как снаружи, так и изнутри: но это художественный текст, вымысел! Так ведь и я о том…

Тьма, разрываемая путевыми огнями на незнакомой станции, путаница рельсов, заметенных пургой, тревожные сигналы маневровых толкачей.

То есть хотелось бы почитать настоящее описание, литературный портрет родного города в большой литературе – ан нет. Не заслужили. Так и будем знать, массаракш!

Кстати! тогда — ещё один Оренбург. У братьев Стругацких, в романе «Отягощённые злом, или Сорок лет спустя» редкостного жанра педагогической антиутопии, дело происходит в городе Ташлинске. А административный центр региона – как раз Оренбург. В острых моментах о нём говорят уважительно, персонифицируя:

- Я ведь, собственно, что хотел вам посоветовать? Не связывайтесь вы с Оренбургом. Оренбург помалкивает. «Действуй по обстановке», — вот и весь разговор. И очень хорошо я их понимаю. И, между прочим, действую. По обстановке. В Новосергиевке давеча полезли было эти неумытики из «пятьсот веселого» Оренбург — Черма, так там железнодорожники совместно с милицией вежливенько подсадили их обратно по вагонам, сигнал машинисту, и поехали они дальше… Оренбург официально слова не сказал, но было дано понять, что так, мол, держать и в дальнейшем. В Оренбурге ведь с вами и разговаривать не станут, Георгий свет Анатольевич!

Вот это уже приятно. Общеизвестно, что в годы войны Аркадий и Борис Стругацкие были в эвакуации в райцентре Ташла; менее распространена версия о том, что и название планеты Саракш (из трилогии о Максиме), и сочное допустимое в обществе ругательство, сорвавшееся у меня выше, образованы от названия села Саракташ.

Владимир Сорокин в знаковом своём романе «День опричника», часто вспоминающемся в эти дни, пророчествует о грандиозной Дороге, пролегающей около Оренбурга.

Потроха лихо выруливает, выезжает из ворот аэропорта на тракт, дает газу. Несёмся мы из аэропорта не в Оренбург, своими пуховыми платками да красавицами узкоглазыми, русско‑китайскими знаменитый, а в противоположную сторону.  /…/

За четверть часа домчал Потроха до Дороги. Я её уж поди года три как не видел. И каждый раз, когда вижу – дух захватывает. Дорога! Мощная эта вещь. Идет она из Гуанчжоу через Китай, ползет через Казахстан, через Южные Ворота в Южной Стене нашей, потом – через Россию‑матушку и до самого Бреста. А там – прямиком до Парижа. Дорога «Гуанчжоу – Париж». С тех пор как всё мировое производство всех главных вещей‑товаров потихоньку в Китай Великий перетекло, построили эту Дорогу, связующую Европу с Китаем. Десятиполосная она, а под землёю – четыре линии для скоростных поездов. Круглые сутки по Дороге ползут тяжёлые трейлеры с товарами, свистят подземные поезда серебристые. Смотреть на это – загляденье.

Издано в 2006 году…

Что же, видимо, «оренбургского текста» наподобие московского или петербургского, в русской литературе не сложилось. Не зарабатывают местные экскурсоводы, водя и возя туристов по Ренде, Беловке и Форштадту, как их коллеги по джойсовскому Дублину, по Петербургу Достоевского, по булгаковским Москве и Иерусалиму… Не явлены миру величественные романы «Дом советов» и «Тайны Новостройки», лирические поэмы «Подмаячные грёзы» или «Меж Ситцовкой и Вшивкой», фэнтэзи «Проклятие Хусаиновых» либо авантюрно-приключенческие «Рельсы Городисского»…

А почему бы нет? Город хороший, колоритный, с характером.