Месть. "Легенды старого Оренбурга" от Глеба Десяткова

Продолжаем серию публикаций, посвященных книге Глеба Десяткова "Легенды старого Оренбурга". Каждый день мы будем публиковать одну главу об истории нашего города.

Уверены, что книга будет интересна всем: и тем, кто уже читал ее, и тем, кто ранее о ней не слышал, и даже не интересующиеся историей обратят на нее свое внимание.

Предыдущую главу читайте здесь.

Глава 27. Месть

Как–то мне позвонил Вячеслав Петрович Крючков — старожил нашего города, большой знаток легенд и преданий о нем. Он рассказал об одном случае, некогда произошедшем у стен Петропавловской церкви. Услышанное по своему сюжету было настолько необычным, что я вначале не поверил.

Спустя какое–то время, собирая материалы о купцах, братьях Зайчиковых, вновь услышал эту легенду, правда, в несколько другом художественном оформлении. Поэтому решился поведать ее вам, тем более что некоторые действующие лица встречались в предыдущем повествовании.

Лет пятьдесят–шестьдесят спустя после описанных нами событий в рассказе «Се — лев, а не собака!» — у стен Петропавловской церкви и вокруг нее произошло событие, о котором до недавнего времени старожилы Оренбурга любили вспоминать со смехом, смакуя факты, граничившие с вымыслом, нанизывая на канву повествования все новые подробности.

Дело в том, что сей храм, стоявший практически в самом центре города, именитыми согражданами был облюбован для проведения бракосочетаний их блистательных отпрысков. Церемония венчания всегда обставлялась пышно и торжественно — дамы блистали здесь своими нарядами и украшениями, экипажи, на которых прибывали приглашенные для свидетельства традиционного на Руси обряда, были осыпаны цветами, впрочем, так же, как и дорожки, ведущие к храму, вместе с его ступенями. Однажды здесь произошел случай, который... но лучше начнем все по порядку.

В Оренбурге был такой купец С. Как утверждали старожилы, еще в середине прошлого века, почти у въезда в город с «хивинской» стороны, на Деевской площади поставил он красного кирпича двухэтажный дом с полуколоннами и полуподвалом. Стоит тот дом и поныне, ни разу не отведав на своем веку капитального ремонта. Байки донесли до нас слухи о необычайной красоте и, что редко бывает совместимым, о необычайной скромности дочери того купца. О всех ее поклонниках говорить не будем — кто домогался ее руки, кто целился на богатство будущего тестя. Но наш рассказ пойдет совсем о другом, несмотря на то, что к этому дому он будет иметь самое прямое отношение.

Как только переедешь Урал с азиатской стороны, справа от дороги и в наши дни стоит еще один дом, тоже красного кирпича — дом купчихи Машковой, владелицы пивоваренного завода. Но к моменту происходивших в нашем рассказе событий владельцем этого предприятия стал ее потомок — как говорили, — внучатый племянник, русский подданный с немецкой фамилией — то ли Клюмп, то ли Штумп. Был он человеком с обостренным чувством собственного достоинства, терявший самообладание, если кто–то смел ему возражать. Доставшееся наследство нельзя было отнести к числу убыточных. К тому же было оно укомплектовано специалистами, в совершенстве знавшими вверенное им дело. Владельцу пивзавода не оставалось ничего другого, как красиво жить! Он нигде не появлялся один. Рядом постоянно находился пес какой–то «заморской» породы. Клюмп любил хорошее вино, миленьких женщин (ну кто же из мужчин их не любит?) и свою коллекцию восточных безделушек, которыми очень гордился, и шел на все, чтоб овладеть полюбившейся ему диковинкой. Но больше жизни любил свою собаку со странной кличкой Поль. Она своему хозяину отвечала такой преданностью, на которую способно только одно существо в мире — собака! Пивовар звал ее иногда ласкательно — Польчик, иногда окликал ее — Наполеончик. Собака откликалась на все клички, произнесенные хозяином. На вопросы любопытных по поводу необычности собачьей клички, Клюмп неизменно отвечал, что его псина необычайно умна, преданна, сообразительна, что он — ее хозяин — обязан Полю даже жизнью!

— Был случай, — рассказывал он, — во двор залезли воры. Поль гонял их по двору, не подпуская к выходу так, как своих противников гонял по всей Европе Наполеон! За это я и прозвал пса Наполеончиком! Так вот, одного из воров он загнал на дерево, второго уложил рядом в «партер», предварительно кое–что с него сняв. Верх непрошенного гостя Поль оставил прикрытым, а вот низ — прошу прощенья — при лунном свете сверкал первородной белизной! Тот, что был на дереве, осипшим голосом взывал о помощи.

Находившийся в «партере», прикрыв руками голову, — дышать боялся... А тут и полицейский вскоре подоспел!..

Но, говорят, если нет теплого домашнего очага, рано или поздно праздная жизнь теряет свою прелесть. Словом, задумал Клюмп остепениться и обзавестись женой. Благо из окна его дома как на ладони были видны особняк купца С. и внушительное количество пролеток воздыхателей его дочери. Но молодого повесу–пивовара привлекали не столько архитектурные прелести особняка, сколь прелести купеческой дочки! Обилие пролеток поклонников молодой госпожи его не смущало — господин Клюмп был уверен в себе. Быть принятым в доме купца С. пивовару не составило большого труда. С немецкой педантичностью он повел «осаду» молодой красавицы, постепенно оттесняя ее поклонников. Тяжело было тягаться с некоторыми, но свою избранницу Клюмп буквально осыпал цветами. Но, увы ... заметного предпочтения перед другими он не замечал. Отец считал партию для своей дочери превосходной! Мать же говорила, что владелец пивного завода — кутила и повеса, человек, который не сможет стать надежным мужем для их дочери. Дочь тоже была на стороне мамаши. И вот настал день, когда господин Клюмп, наверное, впервые в жизни, потерпел сокрушительное фиаско — в руке купеческой дочки ему было решительно отказано! Виды на женитьбу лопнули! То был чувствительный удар по его самолюбию. Затаив зло, он стал вынашивать идею расквитаться. И тем не менее отказаться от посещений этого дома он не мог. Такое решение было выше его сил. Да и полюбил он красавицу, наверное...

В правой части караван–сарайского сада некогда стоял ресторан. Там гуляла публика не только высокого, но и среднего достатка. Оргии затягивались обычно до утра, причиняя немалое беспокойство владельцам окрест расположенных частных домов...

За богато сервированным столом этого ресторана сидело два человека. В одном из них без особого труда можно было узнать господина Клюмпа. Он сидел, откинувшись на спинку кресла. Из–под расстегнутого сюртука был виден полосатый жилет, плотно обтягивающий начинающий округляться животик, который поперек перечеркивала массивная золотая цепь. Один ее конец был закреплен в петле средней пуговицы, второй, вместе с часами, был опущен в жилетный карман. Его собеседником был худощавый молодой человек, чье действительное имя история до наших дней не донесла, но за особенность походки он был известен завсегдатаям ресторана под прозвищем Топтун. Легкая, как бы крадущаяся, его походка была предметом постоянных шуток друзей.

— И какую сумму, уважаемый, желали бы вы получить? На какой срок? О цели займа не спрашиваю — обычно это коммерческая тайна, — спокойным голосом цедил господин Клюмп.

— Какая уж тут тайна, особенно от вас! Мне хотелось бы войти в долю и в дело господина Юрова. Городская Дума недавно дала ему разрешение поставить в конце Николаевской улицы паровую мельницу... Размол там будут вести паровые машины... Он их уже выписал... В нашем крае таких ни у кого пока нет... Юров будет первым... Дума разрешила возвести пока только два этажа, но господин Юров сказал, что «паче найдутся пайщики надежные — и четыре возведу!» Думаю, что Городской Думе некуда будет деться. Да и дивиденды обещает приличные выплачивать...

— Какие гарантии вы можете представить? Сумму–то просите внушительную, уважаемый!

— Могу дать любые, господин Клюмп, которые устроят вас. Только помогите стать на ноги... Должником век вашим буду! Детям накажу...

— Детям? Но вы даже не женаты... М–м... Да–с! Тут надо... Эврика! Есть мысль! И, кажется, неплохая! Вам, господин Топтун, жениться надо! Да, да! Жениться! Вы должны взять жену с приличным приданым, вот вам и бессрочно–беспроцентная ссуда будет! А богатую невесту мы вам подберем! Есть одна на примете, сам бы женился, да знаю, что я не в ее вкусе. Вам известно имя господина С.? Ах! Какая дочка у него растет! Папашин парничок для нее давно стал тесен... Решено! Мы вас, дорогой, оженим! Я им представлю вас... Но за труды положено...

— Но, господин Клюмп, я же...

— Не беспокойтесь. Деньги меня мало интересуют. Главное — не волноваться! Я все беру на себя... Но как только вы станете семейным человеком, в знак признательности, вы передадите мне, коллекционеру, сандаловый кубок с инкрустациями, подаренный господину С. при очередной его сделке каким–то хивинцем... Дочери намекните, что в приданом и кубок тот желательно... Главное, он господину С. не нужен, стоит, пылится. А в моей «восточной» коллекции на него смотреть будет приятно! Только в ней он «заиграет» во всю силу! О таком — давно мечтал, да все случая не было... Ну, как?

— Считайте, если свадьба состоится, — кубок ваш!

Вскоре Топтун стал частым гостем в ресторане купца Белова, что стоял над обрывистой кручей набережной Урала, с дошедшим до наших дней названием «Поплавок». Он постоянно занимал угловой столик с видом на реку и зауральские дали. Все чаще стал появляться в ресторане в обществе прелестной девушки — дочки купца С. Особенно бережно он усаживал за стол ее мамашу, которая первое время «при дочке» была неотлучно. Но, убедившись в серьезных намерениях молодого человека, иногда оставляла их вдвоем. В городе стали поговаривать о их возможной свадьбе, о том, что отец невесты в качестве приданого уже оговорил на местной бирже условия покупки акций купца Юрова, о том, что в доме начались приготовления к бракосочетанию...

И где бы ни появлялась эта пара, изящная фигурка невесты не оставляла равнодушным ни одного мужчину. У Топтуна появились даже завистники, но их он не замечал.

И вдруг грянул гром — в доме у купца С. была совершена странная кража — драгоценности остались на месте, пропала какая–то «хитрая» курительная трубка, сандаловый кубок и кое–что по мелочи. Местные сыщики удивлялись странному вору. Злые языки поговаривали, что в краже повинен жених, тем более что Топтун ходил мрачнее тучи. Подвыпивший купец С. кому–то клялся, что свадьбе не бывать. Невеста перестала бывать в обществе. Столик в ресторане на «Беловке» пустовал... Шел слух, что будто бы у невесты от слез не просыхают глаза, что будто бы ее видели входящей в дом к местному адвокату Городисскому, которого она просила сделать все возможное, чтобы вернуть честное имя ее жениху...

С этого момента события стали нарастать с головокружительной быстротой: кто–то видел, что у дома Клюмпа долго стояла полицейская карета, кто–то слышал, как выла собака пивовара, будто бы зарубленная шашкой полицейского, на которого она бросилась, так как была не на привязи. Следом пополз и другой слух — Клюмп перестал посещать дом купца С., так как у пивовара в доме было обнаружено все похищенное, что он выставил несколько свидетелей, подтверждающий , что Клюмп эти вещи купил на Меновом дворе у какого–то хивинца и что сам Клюмп клялся и божился в этом. Но сам он перестал бывать не только в обществе, но и в его любимом ресторане, а это явно говорило не в пользу Клюмпа. Наступившая зима несколько остудила страсти, покрыв белым саваном все вокруг. О скандале постепенно стали забывать, тем более что семья купца С. выехала в Самару, а на окнах их особняка, смотревших в сторону пивоваренного завода Клюмпа, появились деревянные щиты, как бы подчеркивающие нежелание хозяев этого дома даже смотреть в ту сторону. Тем самым пивовар вновь был уязвлен...

Пришла весна, на улицах города появились дамы, вместе с ними — слухи! Кто–то видел Клюмпа с его неизменным спутником, собакой Полем, которую оказывается никто не убивал, и она так же преданно смотрела в глаза своему хозяину, а хозяин все так же стал проводить свое время в ресторане сада Караван–Сарая, что семья купца С. вернулась из Самары и что у них, кажется, что–то готовится, что их дочь вновь расцвела и повеселела. И вдруг — еще одна новость: из Самары приехали сваты от какого–то крупного судовладельца, сватают их дочь!

— Да не–е! Вовсе он не судовладелец, — говорили одни, — мельник он. Крупную мельницу под Самарой держит, всю губернию мукой снабжает!

— Владелец–то он владелец, да только не мельницы! — возражали им другие. — Канатная фабрика у него. Пароходство на всей Волге канатами снабжает!..

Слухи росли как снежный ком. Один купец С. хранил упорное молчание и всем домашним строго–настрого наказал язык держать за зубами. Не то... Кто–то видел купчиху в Петропавловской церкви, которая после заутрени о чем–то долго беседовала с батюшкой...

Ходил по городу и другой слух, которому многие не верили, — у Клюмпа в друзьях оказались владельцы пролеток — кучера и извозчики, что он с ними в пьяном угаре проводит много времени, а у его ног все так же преданно лежит его барбос. Такой внезапной дружбе многие удивлялись и ради удовлетворения любопытства стали посещать караван–сарайский ресторан, отчего у его владельца резко возросла выручка...

Все оказалось правдой — Клюмп с кучерами сидел там!

Между тем многие именитые граждане города стали получать от купца С. приглашения на свадьбу дочери с владельцем самарского хлебозавода. Венчание должно было состояться в Петропавловской церкви.

... Свадебный кортеж медленно выползал с Деевской на Чернореченскую площадь. Но мимо Хусаинии по Гостинодворской на пролетках двигалась похоронная процессия. Чтобы не омрачать душевного равновесия новобрачных, свадьба свернула на Орскую, надеясь по Николаевской достичь Петропавловской церкви. Однако на пересечении Гостинодворской и Николаевской вновь заметили траурный кортеж. Свернули на Воскресенскую, но и там их встретили дрожки с ревущими во весь голос женщинами–плакальщицами. Куда бы ни сворачивала свадьба, всюду натыкались на похоронные процессии. Кто–то сказал, что у Клюмпа «изволила издохнуть его любимая собачка». Но купец С. понял ход своего противника, да в тот момент поделать ничего не мог. Расфранченный жених нервно хлыстал себя по бедрам замшевыми перчатками. Дело близилось к тому, что разгневанный жених мог бросить невесту и укатить в Самару. И ждали бы тогда купеческую дочку либо монастырь; либо незавидная судьба старой девы...

Пришлось рассказать жениху о давней тяжбе между ним и пивоваром, о краже, о попытке разбирательства дела в окружном суде...

Чем дело кончилось между ними — мне долгое время было неизвестно. Но старожилы рассказывали, что на одной из пролеток была установлена отделанная черным крепом платформа, на которой лежало бездыханное тело его любимого Поля. После тех «собачьих» похорон Клюмпа с собакой никто не видел. А вскоре после этого из Оренбурга исчез и сам пивовар.

Но мне приходилось слышать и другую версию этой необычной истории. Своего любимого пса пивовар два дня не кормил. В день свадьбы он дал собаке смесь мелконарезанного мяса с хмельной брагой. На той, «обтянутой черным крепом» платформе–катафалке лежал до бесчувствия опоенный Поль. К таким «собачьим» похоронам пивовар стал готовиться загодя, почему и дружбу с владельцами пролеток завел. Рассказывали, что кто–то видел его пса в районе Менового двора и что будто бы собака прибилась к какому–то каравану, с которым и ушла в неизвестном направлении. Собака не смогла простить бывшему хозяину «хмельных похорон»! После такого подумаешь — а мыслит ли собака?

Так ли это было на самом деле или нет? Ответить на такой вопрос мне не по силам. Однако из многих литературных источников широко известны купеческие забавы и «шутки», которые они позволяли по отношению друг к другу. Доподлинно известно, что аналогичная похоронная процессия около Петропавловской церкви была. Была и с пролетками, и с нанятыми женщинами–плакальщицами...

Что касается свадьбы, как мне рассказывали, она все же состоялась. Но не в Оренбурге. Была она пышной, громкой. О блеске ее и великолепии слух прошел от Самары до Саратова. Потом новобрачные перебрались к отцу в Оренбург, история эта тем не окончилась, а имела продолжение, но то тема следующего рассказа.

Продолжение читайте завтра на Орен1.