О запрете лечения за рубежом
Муссируются слухи о запрете лечения чиновников за рубежом. Сомневаюсь, что они будут выпускать остальных, действуя по принципу «если нам плохо – значит, и остальным должно быть не лучше». Не хочется приводить доводы, аргументы, апеллировать к разуму, тем более, что приходится сомневаться в наличии последнего у того, кто придумал запрет на лечение за границей. Вместо всего этого словоблудия приведу всего два факта, чтобы показать действительность и дать возможность читателю сделать свои собственные выводы.
Бессилие российской медицины
Это произошло в Орске. У четырёхлетней девочки неожиданно и очень сильно заболела нога. Боль не унималась. На месте диагноз не смогли поставить. В областной клинике утверждали то же самое – всё в норме.
Почему-то именно в таких ситуациях мне всегда хочется напомнить ситуацию с укусом пчелы. В организм попадает крохотное количество яда, но боль от этого адская. Так вот, если нет пчелы, но вдруг внутри организма появляется локализованный участок боли – это повод задуматься. Ведь в организме происходят процессы, которые можно сравнить с впрыскиванием яда. А это далеко не норма. Лучше расписываться медикам в бессилии и незнании, чем уверять пациента, что всё в норме. Мол, эта боль от рождения, но замечать её вы стали недавно. Нелогично.
Только в Москве удалось установить диагноз – саркома кости. То есть очень быстрое разрушение, которое чревато масштабными поражениями внутренних органов. Тут же предложили и решение: ампутация конечности. Здесь не могу судить, может, в России вообще нет оборудования, чтобы такое лечить, или очередь на него настолько нереальная, что медики увидели способ спасения только в ампутации ноги четырёхлетней девочки.
Чиновники в кабинетах вплоть до Минздрава РФ оказались глухи к требованиям оказать финансовую поддержку для лечения за границей. Из-за того, что отец девочки работает на ЮУМЗ, откликнулся машиностроительный концерн, который и оплатил все издержки – перелёт, проживание, стоимость операции. Общая сумма составила 8 миллионов рублей – для семьи вообще неподъёмная, даже если заложить всё и души в придачу. Лечение в Германии продолжалось полтора года. Была проведена операция по чистке кости и множество процедур. Перспективы – благоприятные, шансы жить дальше полноценным человеком о двух руках и ногах – получены.
Знакомая из Нижнего Новгорода поведала, что в скором времени покидает России и планирует далее работать в Германии. Хотела в Барселоне, потому что там уровень развития трансплантологии наивысший. Но эвакуироваться приходится всей семьёй, и шансы закрепиться сразу всем значительно выше в Германии, нежели в Испании.
Она психолог в трансплантологии. Слышали о таких? Их нет, она единственный специалист в этом направлении. Конечно, хирург-трансплантолог гораздо важнее, но процедура считается законченной, когда не только организм человека принял пересаженный орган, но и сам человек «ассимилировал» его в себе.
Помню один эпизод из передачи «Вокруг смеха». Это был, кажется, 1987-88 год, тогда только появились сообщения об экспериментальных пересадках сердца. И на этой волне актёры придумали сценку «Теперь я чебурашка», где актёр двигался в стиле брейк-робота и исполнял эту песню. Для общества это оказалось пересечением жуткого психологического барьера. На редакцию обрушился вал писем с противоположными оценками. Видимо, их было так много, что ведущий А. Иванов в одной из следующих передач был вынужден принести свои извинения за такой промах. Как ни крути, а пересадка, наверное, никогда не будет нам казаться нормой, потому что норма – это жить с врождёнными органами, а не заимствованными. Потому роль психолога в таком деле просто необходима, чтоб принять и жить дальше. Ведь трансплантированный орган – это дар человека, которого уже нет – и с этим очень трудно смириться, очень часто это за пределами понимания мира.
Марина — автор учебников по психологии в трансплантологии. Которая, к слову, с некоторых пор очень сильно буксует в России из-за общеизвестного уголовного преследования. Врачи просто не рискуют. Спасти с помощью пересадки – сложно, а вот сесть в тюрьму по обвинению в убийстве – очень легко. К тому же, риск и оплата – несопоставимы.
Судя по всему, она уедет в Германию не одна. Об эвакуации вместе с ней задумались трансплантологи в Хабаровске, Нижнем, Белгороде – те, с кем она была связана по работе. Вернее, они даже не задумались, а уже «на чемоданах». Всё, что им надо – это отмашка из Германии, что есть место, где им работать. Речь даже не о перспективах. Дома они их вообще не видят и уже мечтают о работе, при которой не нужно думать об отвлекающем и ненужном.
Ставить вопросы ребром и делать выводы из написанного не стану. Только порекомендую особо буйным не кидаться словами: не нравится – уезжайте. Мы-то уедем, а что вас дальше ждёт?
