Зарплата, рабство, крепостные

• Нас не любят 

Судя по тому, как оплачивается труд в Оренбургской области, теряешься в догадках: то ли работодатели так ненавидят своих работников, то ли больше уважают рабский неквалифицированный труд, то ли считают народ немым стадом. Полуголодными, погрязшими в долгах управлять легче. За дополнительную тарелку супа, причитающуюся к повышению в должности, они готовы глотки рвать, лебезить, льстить, облизывать тарелку после хозяина, заискивающе заглядывать в глазки.

Немаловажно, что среди униженных людей с комплексом неполноценности гораздо легче повышать чувство собственного достоинства. Достаточно чуть-чуть попинать, пошпынять или повысить голос до управленческого самодурства: «Не нравится – увольняйся!» А, собственно, куда увольняться!? Едешь по  орскому проспекту Мира, и в ряд стоят галеры, которым требуются и которые приглашают. Но им нужны те, кто без претензий на достойную жизнь и согласен существовать и выживать. Поворачиваешь на проспект Ленина, и там тоже галеры, с некоторым лоском и гламуром, а суть та же.

• Финансовая яма

Наверное,  не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы заметить финансовую пропасть, которая отделяет Оренбургскую область в целом и Орск в частности от страны под названием Москва или Мкадье.  На отдалении трёхдневного марш-броска на оленьей упряжке стоит этот финансовый Эверест, от которого ступенчато и упорно спускается российская валюта. Видимо, до нашей обугленной окраины она дотекает жиденьким ручейком. Потому что оплата труда в Орске и Оренбурге ниже, чем в Москве в 3-3,5 раза; в 2,5 раза меньше, чем во Владимирской области; в 2 раза меньше, чем в Самарской.  Точно такая же лестница и с севера, начинаясь с Ханты-мансийского АО, через Екатеринбург и Челябинск.

Нас уверяют, что средняя заработная плата в области где-то на уровне 21 тыс., но мы каждый день массово встречаем людей, оплата труда которых гораздо ниже и можем вспомнить лишь единицы из тех, у кого вознаграждение выше. Это как в шутке: средняя температура по больнице нормальная, потому что есть больные с лихорадкой и температурой за 40, а ещё есть морг, который не пустует.

• Экспонаты жадности

Не так давно среди объявлений найма промелькнула вакансия дизайнера с зарплатой в 8 тыс., причём запрос был от компании, которая себя считает лидером в Орске по рекламе, но, видимо, там всё до ужасного шатко и плохо, если представителя элитной по нашим временам профессии они оценивают в стоимость ночного сторожа. Средняя объявленная оплата труда дизайнеров в Орске составляет 15 тыс., что тоже является оскорблением. Дело в том, что дизайнеру не так уж сложно найти работу по удалёнке. Можно находиться в Минске, а работать на нью-йоркскую контору, можно быть в Орске и выполнять заказы для Минска и Москвы, при этом получая свои законные 50-60 тыс., что является нижней планкой.  По сути, работодатель без малейших сомнений обрушил действующую нормальную оплату в 6-8 раз.

И это всё на фоне того, что у станочника высшей квалификации зарплата 18 тыс., на ОНОСе немногим больше. Хотя, согласно данным РИАН, средняя зарплата чиновников по области – 64 тыс. Также в прессе муссируются слухи, что госслужащим ещё поднимут оплату труда и получится, что три полицейских с зарплатой по 150 тыс. будут охранять медработника с зарплатой 8 тыс.

• Убытки от низкой оплаты труда

Обывателя может удивить такой подход – низкая оплата труда действительно приносит убытки, а вовсе не экономию. Элина Полухина, руководитель HR-практики группы компаний «РАУ», однажды рассчитала, какой именно убыток приносит увольнение сотрудника. И на примере того же дизайнера рекламного агентства получилось, что в месяц он выполняет заказов на сумму свыше 1100000 руб. за что имеет скромные 60 тыс. в месяц. И замена его на нового, и низкая эффективность из-за заниженной зарплаты снижают продуктивность рабочего места дизайнера почти втрое – до 40%. И уже не 1100000 в месяц, а 300-400 тыс. Сам по себе разрыв чудовищный – дизайнер получает всего 5-6% вознаграждения от суммы выполненного.
Низкая зарплата – это текучка. А новый дизайнер  должен вначале войти в курс бизнес-процессов и алгоритмов работы на новом месте. Поэтому «резать зарплату» всё равно, что самому себе схлопывать бизнес.

• Кадровый голод

Всё чаще слышны возгласы, что не хватает специалистов. Профессионалов всё труднее нанимать. Они покидают Орск. Когда-то это был тонкий ручеёк, с годами поток только усиливался. Уезжают. Причём «сжигая все мосты», продавая всё что можно, и не оставляя себе ни одного шанса вернуться обратно. Слышны уверения от властей, что всё нормально – это такая трудовая миграция. Причём она существует двух видов: обычная контрактная миграция и «отходники». Их иногда называют «вахтовики», но понятие гораздо шире. Это означает, что самая активная часть населения не видит для себя возможности получать достойную зарплату в Орске, и они за ней едут в далёкие края.

Мне приходилось на севере, в разных регионах встречать земляков – дома они прозябали, а на новом месте стремительно делали карьеру. Там они обнаруживали стимулы для себя, работодателей, ценящих своих сотрудников, и с меньшим количеством самодурства. Последнее, кстати, является некой местной особенностью, видимо, в силу азиатского менталитета. Всегда с оскоминой вспоминаю, как любят местные бонзы любого ранга хвалиться друг перед другом тем, как они выгнали ценного работника. Да, он был незаменим, на него стыковалась масса бизнес-процессов, но, чтоб не гордился своим положением, его выгнали.

• Перспективы за дырой

Собственно, они безграничны, нужно только перестать бояться неизвестности. В конце концов, люди уезжают «в светлое будущее»; рискуя, но понимая, где находится прикуп (не в Сочи). Есть заблуждение: были бы деньги – уехал бы и уууух.  Моя знакомая бежала с семьёй, почти с пустыми руками: два чемодана и около тысячи евро на всех. Далеко. В Черногорию. Она не боялась, но была готова делать любую работу. И делала, чтобы выжить. За два года она возглавила коммерческое учебное заведение, недавно даже родила второго ребёнка.

Любопытно, но люди с Южного Урала в других местах объединяются в минидиаспоры. Мы с полуслова понимаем друг друга. Есть что-то общее на уровне менталитета. Хорошо знаем культурные, национальные, религиозные границы, которые стараемся не переступать. Есть у человека какая-то особенность из этих – это его личное горе, а мне там с нравоучениями делать нечего. На этом возникает взаимопомощь. Пусть этнографы с этим разбираются, но это не землячество, потому что некая общность возникает у тех, кто из Башкирии, Оренбуржья, Челябинской, Курганской областей.