Судя по тому, как оплачивается труд в Оренбургской области, теряешься в догадках: то ли работодатели так ненавидят своих работников, то ли больше уважают рабский неквалифицированный труд, то ли считают народ немым стадом. Полуголодными, погрязшими в долгах управлять легче. За дополнительную тарелку супа, причитающуюся к повышению в должности, они готовы глотки рвать, лебезить, льстить, облизывать тарелку после хозяина, заискивающе заглядывать в глазки.
Немаловажно, что среди униженных людей с комплексом неполноценности гораздо легче повышать чувство собственного достоинства. Достаточно чуть-чуть попинать, пошпынять или повысить голос до управленческого самодурства: «Не нравится – увольняйся!» А, собственно, куда увольняться!? Едешь по орскому проспекту Мира, и в ряд стоят галеры, которым требуются и которые приглашают. Но им нужны те, кто без претензий на достойную жизнь и согласен существовать и выживать. Поворачиваешь на проспект Ленина, и там тоже галеры, с некоторым лоском и гламуром, а суть та же.
Наверное, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы заметить финансовую пропасть, которая отделяет Оренбургскую область в целом и Орск в частности от страны под названием Москва или Мкадье. На отдалении трёхдневного марш-броска на оленьей упряжке стоит этот финансовый Эверест, от которого ступенчато и упорно спускается российская валюта. Видимо, до нашей обугленной окраины она дотекает жиденьким ручейком. Потому что оплата труда в Орске и Оренбурге ниже, чем в Москве в 3-3,5 раза; в 2,5 раза меньше, чем во Владимирской области; в 2 раза меньше, чем в Самарской. Точно такая же лестница и с севера, начинаясь с Ханты-мансийского АО, через Екатеринбург и Челябинск.
Нас уверяют, что средняя заработная плата в области где-то на уровне 21 тыс., но мы каждый день массово встречаем людей, оплата труда которых гораздо ниже и можем вспомнить лишь единицы из тех, у кого вознаграждение выше. Это как в шутке: средняя температура по больнице нормальная, потому что есть больные с лихорадкой и температурой за 40, а ещё есть морг, который не пустует.
Не так давно среди объявлений найма промелькнула вакансия дизайнера с зарплатой в 8 тыс., причём запрос был от компании, которая себя считает лидером в Орске по рекламе, но, видимо, там всё до ужасного шатко и плохо, если представителя элитной по нашим временам профессии они оценивают в стоимость ночного сторожа. Средняя объявленная оплата труда дизайнеров в Орске составляет 15 тыс., что тоже является оскорблением. Дело в том, что дизайнеру не так уж сложно найти работу по удалёнке. Можно находиться в Минске, а работать на нью-йоркскую контору, можно быть в Орске и выполнять заказы для Минска и Москвы, при этом получая свои законные 50-60 тыс., что является нижней планкой. По сути, работодатель без малейших сомнений обрушил действующую нормальную оплату в 6-8 раз.
И это всё на фоне того, что у станочника высшей квалификации зарплата 18 тыс., на ОНОСе немногим больше. Хотя, согласно данным РИАН, средняя зарплата чиновников по области – 64 тыс. Также в прессе муссируются слухи, что госслужащим ещё поднимут оплату труда и получится, что три полицейских с зарплатой по 150 тыс. будут охранять медработника с зарплатой 8 тыс.
-
Убытки от низкой оплаты труда
Обывателя может удивить такой подход – низкая оплата труда действительно приносит убытки, а вовсе не экономию. Элина Полухина, руководитель HR-практики группы компаний «РАУ», однажды рассчитала, какой именно убыток приносит увольнение сотрудника. И на примере того же дизайнера рекламного агентства получилось, что в месяц он выполняет заказов на сумму свыше 1100000 руб. за что имеет скромные 60 тыс. в месяц. И замена его на нового, и низкая эффективность из-за заниженной зарплаты снижают продуктивность рабочего места дизайнера почти втрое – до 40%. И уже не 1100000 в месяц, а 300-400 тыс. Сам по себе разрыв чудовищный – дизайнер получает всего 5-6% вознаграждения от суммы выполненного.
Низкая зарплата – это текучка. А новый дизайнер должен вначале войти в курс бизнес-процессов и алгоритмов работы на новом месте. Поэтому «резать зарплату» всё равно, что самому себе схлопывать бизнес.
Всё чаще слышны возгласы, что не хватает специалистов. Профессионалов всё труднее нанимать. Они покидают Орск. Когда-то это был тонкий ручеёк, с годами поток только усиливался. Уезжают. Причём «сжигая все мосты», продавая всё что можно, и не оставляя себе ни одного шанса вернуться обратно. Слышны уверения от властей, что всё нормально – это такая трудовая миграция. Причём она существует двух видов: обычная контрактная миграция и «отходники». Их иногда называют «вахтовики», но понятие гораздо шире. Это означает, что самая активная часть населения не видит для себя возможности получать достойную зарплату в Орске, и они за ней едут в далёкие края.
Мне приходилось на севере, в разных регионах встречать земляков – дома они прозябали, а на новом месте стремительно делали карьеру. Там они обнаруживали стимулы для себя, работодателей, ценящих своих сотрудников, и с меньшим количеством самодурства. Последнее, кстати, является некой местной особенностью, видимо, в силу азиатского менталитета. Всегда с оскоминой вспоминаю, как любят местные бонзы любого ранга хвалиться друг перед другом тем, как они выгнали ценного работника. Да, он был незаменим, на него стыковалась масса бизнес-процессов, но, чтоб не гордился своим положением, его выгнали.
Собственно, они безграничны, нужно только перестать бояться неизвестности. В конце концов, люди уезжают «в светлое будущее»; рискуя, но понимая, где находится прикуп (не в Сочи). Есть заблуждение: были бы деньги – уехал бы и уууух. Моя знакомая бежала с семьёй, почти с пустыми руками: два чемодана и около тысячи евро на всех. Далеко. В Черногорию. Она не боялась, но была готова делать любую работу. И делала, чтобы выжить. За два года она возглавила коммерческое учебное заведение, недавно даже родила второго ребёнка.
Любопытно, но люди с Южного Урала в других местах объединяются в минидиаспоры. Мы с полуслова понимаем друг друга. Есть что-то общее на уровне менталитета. Хорошо знаем культурные, национальные, религиозные границы, которые стараемся не переступать. Есть у человека какая-то особенность из этих – это его личное горе, а мне там с нравоучениями делать нечего. На этом возникает взаимопомощь. Пусть этнографы с этим разбираются, но это не землячество, потому что некая общность возникает у тех, кто из Башкирии, Оренбуржья, Челябинской, Курганской областей.